Былое: «Соблаговолите присесть и вложить себе в уши концы проводов»

Как гимназистов начала ХХ века водили слушать чудо техники — «звукописца».

Изображение: Абрахам Андерсон, Портрет Томаса Эдисона, 1890 г. / National Portrait Gallery / Ольга Скворцова / Skillbox Media

Наталья Бесхлебная

Журналистка, поэтесса.

То и дело до нас доходили ошеломительные известия о последних изобретениях.

Я хорошо помню, как нам, ученикам острогожской гимназии, однажды объявили, что двух последних уроков у нас не будет, а вместо этого нас куда-то поведут. Мы построились парами на дворе гимназии, и вышедший к нам преподаватель математики и физики, прозванный Барбароссой, пообещал продемонстрировать перед нами нечто весьма любопытное.

Мы пошли по главной улице и остановились перед дверью какого-то магазина, куда нас начали впускать по очереди. В просторном, почти пустом помещении мы увидели столик, на котором стоял загадочный продолговатый ящик с двумя шнурами. Один за другим мы подходили к ящику, строя всякие догадки о том, что в нём таится.

Барбаросса долго молчал и только поглаживал рыжую бороду.

— Вы видите перед собой, — заговорил он наконец, — недавно изобретённый аппарат, который воспроизводит любые звуки, — в том числе и звуки человеческой речи. Изобретатель этого аппарата Эдисон дал ему греческое название «фонограф», что по-русски значит «звукописец». Соблаговолите присесть к этому столику и вложить себе в уши концы проводов. Всех же остальных присутствующих здесь я попросил бы соблюдать абсолютную тишину. Итак, начинаем!

От старшеклассников мы знали, что физические опыты редко удаются нашему степенному преподавателю математики и физики, и поэтому не ждали успеха и на этот раз. Вот сейчас он вытрет платком лысину и скажет, сохраняя полное достоинство: «Однако этот прибор сегодня не в исправности», или: «Очевидно, нам придётся вернуться к этому опыту в следующий раз!»

Но на самом деле вышло иначе. В ушах у нас что-то зашипело, и мы явственно услышали из ящика слова: «Здравствуйте! Хорошо ли вы меня слышите? Аппарат, с которым я хочу вас познакомить, называется фонограф. Фо-нограф…»

После короткого объяснения последовала пауза, а затем раздались звуки какого-то бравурного марша.

Мы были поражены, почти испуганы. Никогда в жизни мы ещё не слышали, чтобы вещи говорили по-человечьи, как говорит этот коричневый, отполированный до блеска ящик. Музыка удивила нас меньше, — музыкальные шкатулки были нам знакомы.

А Барбаросса поглаживал рыжую бороду и торжествующе поглядывал на нас, как будто это он сам, а не Эдисон изобрёл говорящий аппарат.

Источник: Самуил Маршак. «В начале жизни».

Контекст

Эти воспоминания относятся к 1899–1902 годам, когда Самуил Маршак учился в гимназии Острогожска — города в Воронежской губернии.

В дореволюционных классических гимназиях физика, как и все естественные науки, была второстепенной дисциплиной. Упор в гимназиях делался на гуманитарном образовании: древних языках (греческом и латинском), современных иностранных языках и российской словесности. Причём именно гимназии считались главными, эталонными школами из всего множества школ разных типов в Российской империи, хотя их часто подвергали критике за непрактичность и оторванность образования от реальной жизни.

В противовес классическим гимназиям существовали реальные училища (до 1871 года они назывались реальными гимназиями) — предшественники современных математических школ. Древних языков в их программе не было совсем, а главными предметами считались математика, черчение и естественная история (география).

*Фото: Государственный исторический музей Южного Урала / МАММ / МДФ / История России в фотографиях*

По существовавшей тогда системе гимназисты поступали в университеты — на гуманитарные факультеты, из которых юридический был самым популярным и массовым. А выпускники реальных училищ, как правило, шли в технические институты. Так что для гимназистов физика и правда была не таким уж важным предметом с точки зрения перспектив.

Но даже в реальных училищах преподавание физики оставляло желать лучшего. Долгое время это был чисто теоретический предмет, без всяких практических опытов. Появление поражающих воображение изобретений обнажило острый диссонанс между пренебрежением к физике как к школьному предмету и общей атмосферой интереса к естественным наукам в обществе.

Описанный Маршаком случай иллюстрирует несоответствие между косным провинциальным преподавателем, которому на уроках не удавались опыты, и жизнью, буквально дышащей «напряжённым ожиданием новых открытий». Пока главным занятием учителя по прозвищу Барбаросса было разглаживание его роскошной рыжей бороды, гимназисты предвкушали появление летательных аппаратов и подводных кораблей. Попадались, конечно, и другие преподаватели: так, своими увлекательными уроками очень запомнился Константин Циолковский. Но это всего лишь редкое исключение, связанное с уникальной личностью учёного.

А вот в начале XX века ситуация с преподаванием физики стала меняться. Ещё с 1899 года проходили съезды учителей физико-химических наук, где звучали слова о том, что в основу изучения предмета необходимо поставить опыт. И с 1909 года гимназии стали массово закупать лабораторные принадлежности. К тому же увеличилось количество часов, отведённых на физику, а главное — отношение к этой дисциплине.

Читайте также: