Не говорить: «Не получится». Интервью с Евгением Румянцевым — дизайнером и основателем бюро

Евгений Румянцев

Дизайнер, основатель Rumyantsev Bureau. Живёт и работает в Нижнем Новгороде.

Rumyantsev Bureau, созданное в 2017 году, специализируется на дизайне мебели и предметов интерьера для общественных пространств, серийном производстве и создании арт-объектов, придуманных художниками.

В 2023 году художник Артём Филатов пригласил бюро принять участие в проекте «Всё исчезнет» для Cosmoscow. Для него разработали особые объекты-хранилища, защищающие чувствительные к воздействию окружающей среды работы.

На базе бюро проходят лаборатории экспериментального цеха «Под другим углом», где проводятся бесплатные лекции и мастер-классы от экспертов в предметном дизайне и специалистов Rumyantsev Bureau и художников. А ещё художников и дизайнеров, прошедших опен-колл, учат сварке, моделированию и 3D-печати.

Про построенную для грузинской узкоколейки дрезину и профессиональное самоопределение

— Что прикольного вы сделали в последнее время?

— В общем, есть такая узкоколейная железная дорога, Боржоми — Бакуриани. Она берёт своё начало высоко в горах. Это горнолыжный курорт, один из популярных в Грузии.

Железная дорога проложена через горы, через всякие места с огромными поворотами, через водопады на её пути. Есть мост, который был построен по чертежам Эйфеля. Год создания этой железной дороги — 1901-й или 1902-й. Она достаточно старая, была сделана по заказу царя.

Боржоми — это город-санаторий с минеральными источниками. И эта дорога была построена для того, чтобы люди ехали из одной точки в другую через очень красивые места. Участок длиной 40 километров, набор высоты — больше километра. Это очень живописное место.

Я узнал об этом, когда начался карантин, и уже через год приехал. Мне сказали, что этот участок пути пока что не эксплуатируется.

Я четыре года подряд приезжал туда, и мне всегда говорили, что есть какие-то сложности. И год назад я подумал: «Было бы прикольно прокатиться на чём-то, что ты сам можешь построить, по этому участку дороги». Я понял, что для этого нужно собрать какую-то электродрезину.

И благополучно забыл про это на целый год. Где-то 10 декабря мне что-то стрельнуло в голову, и я вспомнил. Я резко позвонил туда своим знакомым, агитировал их: «Ребят, хочу такую тему замутить». Они мне сказали: «Мы, наверное, с тобой в этом участвовать не будем».

Я сказал: «Окей, значит, без вас». Быстренько создал чертежи, как всегда, в CorelDRAW. Придумал, как всё это должно работать. И в течение двух недель мы её собрали. Потом разобрали, погрузили в мою машину и поехали в Боржоми.

Мы приехали и удачно на ней прокатились.

— Какая ширина колеи?

— Ширина колеи — 900 миллиметров. Такая колея была именно в южных регионах бывшего СССР. Подобных железных дорог в мире практически не осталось. Это практически одна-единственная, по которой худо-бедно можно ехать. Пути в плачевном состоянии, там вываливаются гвозди, потому что всё очень старое. Но по ней ещё можно перемещаться.

В этом году очень много было снега. Мы ездили там, где не было льда. Это где-то около полутора километров. Проехали четыре раза и оставили у друзей до весны. И где-то через пару месяцев планируем проехать весь путь в сорок километров.

Дрезина абсолютно не требует доработки. Она была собрана с первого раза, и всё функционирует как надо.

— Я смотрю на тебя, и есть ощущение, что ты не думаешь: «Это невозможно, как я это сделаю?» Ты ищешь какое-то инженерное решение. Мне кажется, для тебя всё — дело техники. Права ли я в таких предположениях? Ты с этим родился или пришёл к этому?

— Ну в любом случае всё же можно сделать. Вопрос: нужно просто подумать или коллективно подумать. Или спросить чьё-то мнение и как-то это переосмыслить.

Но родился или приобрёл? Наверное, приобрёл. Как с этим можно родиться? Ты ведь впитываешь то, чем интересуешься. Когда я где-то путешествую, гуляю, я смотрю, как это сделано, я постоянно переворачиваю всё и фотографирую.

Чтобы потом, через какое-то время, обратиться к этому, и можно было это использовать дальше в работе.

Но, наверное, эта тележка — очень показательная штука, потому что здесь использованы и механика, и электроника. Например, под неё нельзя было сделать дисковых тормозов, они были сделаны с нуля. Звёзды, которые передают крутящий момент с мотора, я тоже сделал сам. У производителя мебели, скорее всего, нет таких знаний.

— Ты привлекал экспертов или искал чертежи старых советских дрезин?

— Да, я искал старые советские чертежи, но понял, что это очень несовременно, и сейчас можно сделать намного лучше. К тому же нужно было сделать такую дрезину, чтобы она влезла в мою машину. У меня небольшой внедорожник. Поэтому дрезина получилась складывающейся и лёгкой, чтобы мы могли вдвоём её вытащить из машины. Тележка ведь могла получиться очень тяжёлой из-за металлических дисковых колёс.

— Ты себя вообще в связи со всеми своими проектами как определяешь? Дизайнер, автомеханик, художник, дрезиностроитель?

— Я не знаю, это сложный вопрос. Наверное, какая-то смесь этого всего. Не хотел бы себя относить к какой-то касте.

Про лабораторию «Под другим углом»

— Мы с тобой познакомились на лаборатории «Под другим углом». Расскажи, почему ты решил учить дизайнеров и художников моделированию, сварке, 3D-печати?

— Мы хотели создать какую-то прикладную школу. Чтобы можно было потом остаться в нашей компании и заниматься творчеством или даже производством. И популяризацией, это тоже неплохо. Вот мы сейчас думаем о втором сезоне, о том, как это сделать с большим размахом.

— Какие планы на второй сезон?

— Мы подавали опен-колл на всю страну, и заявки были из Сочи, Новосибирска, Самары, Москвы, Петербурга. Загвоздка была в том, что не все люди были готовы приехать сюда (в Нижний Новгород) на месяц, потому что в каком-то сознательном возрасте это практически невозможно, и тем более от объявления итогов до старта программы было меньше недели.

Во втором сезоне мы сделаем длиннее этот временной промежуток, чтобы больше людей могло подготовиться. Но сложнее всего то, что изготовление любого объекта занимает довольно много времени. Мы поняли, что, перед тем, как что-либо производить, нужно как минимум неделю провести с участниками, чтобы мы лучше сплотились, чтобы они могли помогать друг другу.

Первый сезон был скорее пробой, которая, как нам кажется, получилась очень хорошей. У нас была опытная команда, и мы смогли избежать многих проблем.

— Что ты вынес для себя из первой лаборатории?

— Меня иногда удивляло, что не все люди понимают, какие возможности они получают, участвуя в подобном проекте. А некоторые люди, от кого ты этого не ожидаешь, могут действительно бороться [за результат своей работы]. Там два было участника, про которых нельзя было предположить, что они так жёстко будут врываться и сделают свои проекты.

— Что ты имеешь в виду под «бороться»?

— У одной из участниц лаборатории был достаточно сложный проект и с точки зрения материалов, и с точки зрения производства. И она проявила себя как супербоец. Там точно нужно было больше часов, чем это было возможно. Но хотелось сделать именно этот объект, который она задумала, именно так, как она задумала, не отказывать в этом, не говорить: «У тебя не получится, потому что мало времени или слишком мало опыта».

— В каких формулировках ты говоришь человеку, что его план потребует слишком много ресурсов и усилий?

— Я не люблю обтекаемые фразы. Мне надо отказать? Им объяснили, что это будет сложно, это будет вообще непросто и придётся попотеть. Они сказали: «Ну окей».

«Значит, если окей, вы врываетесь и доделываете его, потому что у нас в конце будет выставка. Вам надо обязательно успеть. Вы друзей, детей зовите. Тестя».

На самом деле идея была в том, чтобы они всё сделали сами. Конечно же, мы им в какой-то степени помогали, но не выполняли за них всю работу.

Мы пытались объяснить, что могут быть какие-то нюансы качества проведённых работ, но в целом они это могут успеть сделать.

Например, мы сушили стеклоткань в инфракрасной печи и забыли её выключить. И сгорела как раз матрица, с которой снимали эту стеклоткань. Она полностью расплавилась. Это нас выкинуло из производства на целый день. Это было очень обидно. Но даже так мы успели.

— Кстати, тебе не кажется, что работа всегда занимает всё отведённое на неё время? Если ты дашь, допустим, не неделю, а две, месяц, то это столько и займёт?

— Да, соответственно, надо меньше времени давать.

— Но ты же хотел увеличить время лаборатории?

— Было бы хорошо дать больше, но ты правильно сказала, что сколько времени ни дашь, его всё равно будет мало. То есть мы будем три недели что-то делать размеренно, а потом на четвёртую неделю надо будет бежать.

Для каждого участника мы писали диаграмму Ганта. Она изображает, когда какой процесс должен происходить. Мы каждый день подводили итоги и смотрели, кто в каком ритме двигается.

Действительно, кому-то, образно говоря, требуется 30 часов, а кому-то — 90. По идее [работу] Насти мы не должны были делать на этом проекте, потому что априори количество времени, на неё потраченного, никак не укладывалось в рамки лаборатории. Но нам показалось, что это будет интересно, и мы рискнули. И Настя рискнула. Она действительно приходила к открытию и уходила через 5–6 часов после закрытия.

Про проекты бюро и отношение к работе

— Есть проекты, от которых ты отказываешься или принципиально не делаешь?

— 90% проектов, наверное. Сегодня было три таких.

— Почему ты отказался?

— Неинтересно.

Частный интерьер квартир и загородных домов — это не для нас. Мы любим классные общественные пространства. Искусство. И серийку мы тоже очень любим.

Говоря о последнем — мы постоянно думаем над тем, как что-то улучшить. Допустим, сейчас, весной, мы запускаем столы для летних площадок, у которых столешницы могут складываться. Это очень удобно, в Европе уже давно такое существует. Мы эту идею прорабатываем, и буквально через месяц, наверное, мы уже запустим это в работу.

— В интервью «Интерьер + Дизайн» ты сказал, что когда ты производил первую партию стульев, сделал каталог дефектов. Это ирония или реально существующий документ?

— Это реально существующий документ. По-моему, это около 30 листов, где сделаны очень близкие и качественные фотографии, где недостатки отмечены красным цветом и описано, что это такое, почему это получилось.

— Он дополняется?

— На данный момент нет.

Потому что и дефектов таких нет. Из-за чего им быть? Из-за того, что есть какая-то брешь в процессе. Если её нет, то дефекта не должно случаться. Либо это халатность, либо это диверсия. Другого не может быть.

— Что важнее — эргономика, эстетика или концепция?

— В целом всё важно. Если мы делаем предмет, который как-то эксплуатируется, там важно, в принципе, всё. Эстетика — 34%, эргономика — 32%. Что там ещё? Концепция — 31%.

Про работу с художниками

— Расскажи про проект Артёма Филатова для Cosmoscow. Какие там были инженерные решения, какие были подводные камни? Что мы не знаем об этих объектах?

— Чем больше рассказываешь, тем меньше можешь рассказать. Эти работы требовали проектирования. У меня ведь нет навыков 3D-моделирования, мне приходится всё рисовать в 2D, как дрезину.

С Артёмом Филатовым мы делали достаточно сложное проектирование. Обязательно продумывали, чтобы всё было разборное. В работе «Долгий ящик» первый раз применили направляющие для промышленных ЧПУ-станков, чтобы длинный ящик мог выдвинуться и не провисать. Для того чтобы он открывался на полтора метра, пришлось сделать специальную кнопку, приводящую механизм в действие, и складывающуюся ножку.

Надо было предлагать решения сразу настолько твёрдыми, чтобы они не были потом переделаны. Это, к сожалению, вызвало ряд сложностей внутри команды. Я оспаривал решения проектировщиков, потому что они казались мне нетвёрдыми. То есть они могли в момент эксплуатации привести к поломке механизма.

А у «Ящика позора» был мегасложный механизм. Там пришлось сделать много элементов в 3D-печати. Из ручки нужно было сделать насыпной подшипник большой, круглый, чтобы можно было её аккуратно поворачивать и она плавно двигалась.

— Это абсолютно уникальная штука, и если вдруг владелец сломает эту работу, чиниться он поедет к тебе в Нижний, правильно?

— Обязательно. На самом деле уже случилась такая ситуация. На Cosmoscow на стенде был медиатор, но какой-то человек пробегал мимо и почему-то решил, что может повзаимодействовать с «Долгим ящиком» без инструкции. И, не нажав на кнопку, начал что-то выдвигать. И механизм заело. Настолько, что это невозможно было устранить, не разобрав весь этот ящик. Это случилось в конце дня. А на следующий день должен был быть показ. Позвонил Артём, говорит: «Жень, у нас тут какой-то мужик прибежал, что-то выдернул, и у нас всё сломалось». Мы собрались и поехали в Москву сразу же. И утром всё поправили.

— В арт-объекте должна быть защита от дурака?

— Защита от дурака, конечно, должна быть, но дурака это не спасёт.

— А арт-объект?

— Не всегда. Иногда случаются нелепые ситуации, где ты просто не мог представить, что такое вообще может случиться.

— Может ли к тебе прийти художник с идеей для коллаборации, как это было с Артёмом Филатовым? Как вы вообще познакомились?

— Лет 15 назад мы с Артёмом Филатовым и с Никитой Nomerz вместе рисовали граффити.

Мы тогда познакомились, но потом разошлись: я стал рисовать в более жёстких условиях, на вагонах поездов и метро. А где-то лет пять или шесть назад мы снова встретились по общим делам, когда у меня уже была своя студия. И мы начали делать какие-то первые небольшие работы. Один из первых — арт-объект «Древо времени» для «Школы 800» у нас в Нижнем Новгороде авторства Артёма Филатова и Антона Морокова.

Все были очень довольны. И после этого мы стали сотрудничать. И к нам стали обращаться все ребята из студии «Тихая».

Долгое время художники могли пытаться сделать какие-то объекты самостоятельно, потратить кучу своего времени и, возможно, не получить желаемый результат. Либо потратить приличный бюджет, но получить именно то, что нужно, в чём ты будешь уверен, что будет не стыдно отвезти на международную выставку.

И художники сейчас выбирают второе: совместно мы продумываем какие-то варианты производства этих изделий и запускаем их.

— Как ты думаешь, как распределяется авторство арт-объекта, если художник пришёл с идеей человеку, который отвечает за материальное воплощение? Кто и в какой степени является автором объекта?

— В любом случае художник является автором объекта. Кто придумал идею, его все и лавры. Наверное.