Безупречность, огнедышащий голос и беспонтовый пирожок: 18 личностей Егора Летова

16 лет назад не стало Егора Летова — лидера «Гражданской Обороны», главного панка на Руси, поэта и Человека. Он мог радикально изменить политические предпочтения, но остаться верным себе. Баловался цитатами и при этом делился уникальными смыслами. Ненавидел СССР и переосмысливал советское культурное наследие. В многогранном Летове было много личностей — о них мы и поговорим в нашей статье.

Разбираем Летова:

Как Егор Летов выражал презрение к обществу

Егора Фёдоровича Летова можно назвать главным русским панком. Во-первых, он одним из первых в России стал исполнять панк-рок. Во-вторых, он и был самым настоящим панком: писал некоммерческую музыку, игнорировал качество записи, критиковал государство, громко кричал, выглядел заросшим, диким и провокационным.

При всенародной любви он так и не стал «попсой» — про Летова не снимают сериалы, его песни не поют на свадьбах, а портреты не печатают на картах Tinkoff.

Как и полагается панку, Летов всегда умел выразить презрение к обществу — в том числе девиантным поведением: «Я в лужу упал, чтоб не видеть ваш нет, / Но там отражаются ваши тела». Ну и, конечно, квинтэссенцией панк-месседжа стал припев одноимённой песни: «Пошли вы все на ***!»

Не меньшее презрение он, как ни странно, выражал и к самому панк-року. Шумные гитарные группы музыкант считал бездарными, особенно если сравнивать их с группами шестидесятых вроде Velvet Underground — они уже сделали то же самое, только лучше. Летов презирал и буйный образ жизни панков в духе Сида Вишеса: «Эта дрянь к панку отношения не имеет. Это просто гопота, идиоты, дураки». Так что западному панку Летов никогда не подражал.

Как Летов терроризировал звуком

Слушать «Гражданскую Оборону» нелегко, а подчас просто невыносимо. В девяностые зрелый Летов перешёл на относительно мягкий психоделический постпанк с элементами шугейза, но начинал он с панк-терроризма. Он играл настоящий нойз-рок, больно бьющий по ушам. Летов записывал очень грязный и кустарный звук в своей квартире в Омске, причём в некоторых альбомах сам исполнял партии каждого инструмента.

В сайд-проектах Летов и его соратники по «ГрОбу» увеличивали накал звуковых экспериментов. В альбоме «Коммунизма» «Веселящий газ» мелодии и риффы потонули в шумовых слоях гитар («Бери шинель (Like a Rolling Stone»), а местами песни превращались в откровенный нойз («Веселящий газ», «Вот», «Весна») и пространные полотна в духе конкретной музыки («Стачка шахтёров в Кузбассе»). Самая шокирующая запись — альбом «Гаубицы лейтенанта Гурубы» проекта «Цыганята и Я с Ильича», где, правда, пел не Летов, а Олег Манагер‎ Судаков‎. Это индастриал-запись с самым тяжёлым и грязным продакшеном в истории группы.

Как Летов любил психоделический рок

Когда Егору было восемь лет, старший брат Сергей привёз из новосибирского Академгородка, где тогда учился, записи The Beatles, The Who и Shocking Blue. Так началось увлечение Летова психоделическим роком. Всё Егорово детство Сергей, в будущем тоже известный музыкант, снабжал брата музыкой шестидесятых и семидесятых. Sex Pistols и другой панк Егор услышал намного позже — когда ему исполнилось 18.

Летов был музыкальным гиком высочайшего уровня и заставил пластинками всю квартиру. Он сам ходил по магазинам и просил друзей привозить пластинки из-за границы, а в неделю, по его словам, мог купить 50 пластинок. Коллекционировал он преимущественно всё тот же психоделический рок из шестидесятых. По его мнению, эпоха хиппи была временем музыкального взрыва: возьми любую пластинку, и она окажется крутой.

В интервью Летов дотошно перечислял своих любимых исполнителей, среди которых — сплошь группы шестидесятых: Love, 13th Floor Elevator, The Move, Ника Дрейка, St. John Green, Group 1850. Слушал он и андеграундных современников вроде японской группы Green Milk from the Planet Orange.

Свой стиль Летов называл «психоделический гаражный рок», и даже в его буйных панк-песнях восьмидесятых есть что-то трансцендентальное. По-настоящему любовь к музыке хиппи проявилась в девяностых, когда Летов распустил «ГрОб» и под именем «Егор и О****еневшие» выпустил два альбома чистой психоделики с гаражными гитарами, звучащими ну точно как в шестидесятые.

Каким поэтом был Егор Летов

Песни Летова легко узнать по текстам. Он вертел словами как хотел, ставил в интуитивном порядке и изобретал словосочетания, которые до него в языке не встречались.

Мир песен Летова самодостаточный, замкнутый и абсурдный. Летов использовал странные сравнения: «Наше дело живое, юное, словно листва гробовая осенняя»‎. Игнорировал причинно-следственные связи и грамматическое согласование: «Я видел съехавшие крыши сапогом»‎. Обрывал фразы: «Туманный ёжик умирает под столом, / Он очень смотрит и желает поскорей»‎. Всё это должно было подчёркивать гротеск, нелепость и бессмысленность человеческого бытия.

Музыкант редко использовал глаголы и любил необычные прилагательные и наречия, описывал ими вещи и объекты так, как обычно не говорят. Вот пример из песни «И снова темно»: ‎

Помимо текстов песен, Летов писал собственно стихи под влиянием авангарда начала XX века. Летов любил Введенского и Хармса, а также в духе Кручёных и Хлебникова экспериментировал с заумью — создавал новые слова и наделял их смыслами. Например, у Летова есть стихотворение «Канализация», в котором каждая строка составлена из букв слова «канализация».

Как на Летова написали донос в КГБ и что из этого получилось

В середине 1980-х мать одного из участников «Гражданской Обороны» написала на группу донос в КГБ. Почти каждый день Летова и его друзей вызывали на допросы. Когда некоторые музыканты подписали признание в антигосударственных действиях, Летов решил покончить с собой. Его положили в психбольницу и принялись методично уничтожать — накачивали лекарствами, подавляющими психическую и интеллектуальную активность. Чтобы не сломаться, Летов целыми днями писал рассказы и стихи.

Тема репрессий не раз возникала в песнях «Гражданской Обороны»: тут и «Новый 37-й», и «Новая патриотическая»‎, и «Мы — лёд»‎, написанная о майоре Владимире Мешкове из КГБ, который занимался делом Летова.

Многие песни восьмидесятых были направлены против жестокости советского молоха: СССР предстаёт царством абсолютной смерти, как в песне «Некрофилия», а апофеозом некрофилии становится очередь в Мавзолей. Песня „Я ненавижу красный цвет“‎ — вишенка на торте отношения музыканта к Стране Советов.

Как Летов бунтовал и агитировал

Песни Летова напоминают агитки — он будто пишет лозунгами, зовущими сопротивляться. Бунт музыкант называл единственной свободой. Вот как он определял своё творчество: «Все, что я делаю, — это призыв на тотальный и чудовищный бунт против Всеобщего Закона и Порядка, против всех сил, богов и прочих „властей“. Да, нас несомненно ******** [уничтожат] — как и всегда. Это бой, заранее обреченный на полный провал. Однако в этом — наша дикая, крамольная, неописуемая победа — наша свобода не смириться со своим жребием. Свобода — проиграть вам в рожу!»‎

Один из самых неоднозначных моментов в жизни Летова, оттолкнувший от него многих фанатов, — вступление в ряды Национал-большевистской партии (объявлена в России экстремистской организацией), прямиком к националистам Эдуарду Лимонову и Александру Дугину. При СССР Летов не проявлял симпатии к подобным идеям, а тут ещё и начал заигрывать с коммунизмом, против которого столько высказывался в песнях. Летову было необходимо действовать, быть в оппозиции, бунтовать, — и лучших соратников для этого он не нашёл. В девяностые он часто выступал на политических стачках, радикально высказывался о войне и благодаря этому оставался в том же статусе, что и в восьмидесятые, — подпольщик, революционер, враг истеблишмента.

Как Летов оставался верным анархизму

Вопрос о политической принадлежности Летова открыт. Его называют коммунистом — не из-за членства в НБП, и он уж точно не ностальгировал по СССР. Речь скорее про веру в коммунизм как в идею безгосударственного общества, — а это близко к идеям анархизма.

Музыкант постоянно размышлял об анархизме и анархии. Эти мысли были выстраданы личным опытом, а не взяты у теоретиков анархизма: он пережил опыт государственного преследования. В процессе личностной эволюции он пришёл к очевидному выводу, что на практике осуществить такой строй невозможно, — но так и остался анархистом:

В песнях Летов высказывался ещё парадоксальнее. Формулу «Всё, что не анархия, — то фашизм» он уточнял замечанием: каждый хочет «быть фюрером». Другими словами, человечеству не хватит ответственности, чтобы мирно существовать при анархизме, уважать чужие интересы и не навязывать друг другу свою волю.

Как Летов напичкал свои песни отсылками к мировой литературе

Свою модернистскую искренность с уникальными авторскими формулировками Летов совмещал с постмодернистской любовью к цитированию. В известном смысле он был культурным куратором, формировавшим мировоззрение фанатов: они стремились читать то же, что и он. Например, автор этого текста прочитал «Красный смех» Леонида Андреева, «Игру в бисер» Германа Гессе, «Невыносимую лёгкость бытия» Милана Кундеры и «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсии Маркеса потому, что послушал альбомы Летова с такими же названиями.

Летов органично вплетал отсылки к чужим произведениям в полотно своего текста — если не знать первоисточника, то и не распознаешь игру с цитатами. Ницшеанское «Всё, что нас не убивает, нас делает сильнее» в песне «Крепчаем»‎ неотличимо от типичных формулировок Летова. Сам музыкант не разделял знания на свои и чужие — он считал, что они, как ноосфера, существуют вокруг человека и принадлежат всем. Это значит, например, что «Сто лет одиночества» придумали не Маркес и не Летов, они лишь взяли существующие знания и использовали их. Егор говорил про цитирование:

Как Летов стал концептуалистом

В 1988 году Егор вместе с коллегами по «Гражданской Обороне» Олегом Манагером Судаковым и Константином Кузей УО Рябиновым создал группу «Коммунизм». За три года музыканты записали аж 14 альбомов. Идеи и эстетика проекта были вдохновлены советским концептуализмом — постмодернистским направлением в живописи и литературе, которое в иронической форме и совершенно разных форматах перерабатывало советскую действительность.

Музыканты выбрали для «Коммунизма» формат коллажа — компилировали слова и музыку других авторов. Они смешивали стихи советских поэтов со стихами модернистовов начала XX века или речами политиков — Ленина, Брежнева, Хо Ши Мина, а музыка была набита семплами или фонограммами. Часто всё сопровождение песни было заимствовано: у панк-групп («Кто в России не бывал» — Ramones), классических композиторов («Родина слышит» — Шостакович), советских авторов («Любви не миновать» — Раймонд Паулс) или классиков рока («Пусть будет так» — The Beatles). А в песне «Мы Америку догоним на советской скорости!» музыканты положили на мелодию популярной на советском ТВ композиции Popcorn стихи хрущёвских времён про кукурузу.

Как Летов ненавидел Ленина

Во всех своих проектах, но в «Коммунизме» особенно, Летов перерабатывал культурное наследие Советского Союза. Егор любил писателя Андрея Платонова и, как и он, использовал элементы советского официального дискурса: синтаксические штампы, бюрократизмы, фигуры речи. Он мог использовать их в первозданном виде и потом иронично обыграть в музыке или поэтически обработать. Нежность и позитив соседствовали в песнях со страхом и болью, иллюстрируя контраст между советскими идеалами и страхом перед государственными репрессиями.

Главная фигура советского искусства — Ленин, и ему же посвящён целый альбом «Коммунизма» «Лениниана». Образ вождя мирового пролетариата‎‎ здесь распадается на части, разлагается, в отличие от мумифицированного тела в Мавзолее. Получасовой коллаж собран из отрывков фильма тридцатых «Ленин в Октябре»‎, гимна Таджикской ССР, детских песен, отрывков речей Ильича, голосовых импровизаций и другого материала.

Как Летов тяготился экзистенцией

Песни Летова — это поиски ответов на важнейшие метафизические вопросы о человеке. Как и философы-экзистенциалисты, Летов писал об обречённости личности на жизнь в сложившемся миропорядке и на поиски выхода из неё.

Музыкант чувствовал собственную инаковость и искал способы выйти за пределы окружающей реальности — отсюда его характерное «Я летаю снаружи всех измерений»‎‎. В одиночку выбраться трудно, поэтому его лирический герой пытается обрести чувство единства с другими людьми. Люди в картине мира Летова слабы, и эту же разочаровывающую человеческую слабость он ощущает в себе: «Внутри твоей реальности гуляют сквозняки, внутри твоей тревоги притаился партизан, внутри твоей стерильности воняет колбасой <…>. Я иллюзорен со всех сторон».

В «Зоопарке» Летов поёт о том, что ищет сумасшедших, смешных и больных, чтобы уйти «отсюда»‎ — по всей видимости, из «нормального»‎ общества, то есть из зоопарка.

Нормальность тяготит музыканта — он не желает «играть в бисер перед стаей свиней». И музыка становится способом выхода из неё, а другие музыканты — вдохновляющим примером. В песне «Харакири» он говорит: «Сид Вишес умер у тебя на глазах, Джон Леннон умер у тебя на глазах, Джим Моррисон умер у тебя на глазах, а остался таким же, как был»‎.

Как Летов чувствовал на максималках

Тексты песен Летова очень импонируют юности, поскольку содержат радикальные максимы поведения и мышления: «Я всегда буду против», «Всё, что не анархия, то фашизм», «*** на всё на это — и в небо по трубе»‎‎‎. Психологические состояния, которые описывает Летов, не имеют средних значений, это всегда крайности:

• Если плохо, то как в песне «Джа на нашей стороне»: «Вы нас уничтожите, / Вы нас испоганите, / Ведь нам ужасно голодно, / Нам ужасно холодно».
• Если хорошо, то как в песне «Кайф или больше»: «Но мне придётся выбирать, / Кайф или больше, / Рай или больше, / Свет или больше…».

В автоинтервью «200 лет одиночества»‎ музыкант сыпет максимами. Это то ли политические лозунги, то ли философские идеи: анархия — мироустройство для одного человека; Вавилон падёт; абсолютная свобода; влияние каждого действия на весь мир; творчество, которое спасло бы мир от духовной деградации и с которым можно было бы сказать Солнцу «подвинься».

Как Летов сидел в ванне по четыре часа

В песнях Летова часто можно услышать, как он фактически растворяется в природных явлениях. Это и рефрен «Мы — лёд под ногами майора», ‎и песня «Лес»‎, где человеческий лес ядовитыми выхлопами убивает индустриальная цивилизация. Музыкант на самом деле любил природу: ходил в походы, гулял по лесу и даже сидел четыре часа подряд в ванне ради контакта с водой. И как знать, возможно, тот мем про Летова, который не умер, а на самом деле прячется в тайге, и не мем вовсе.

По словам Егора, из панка местечково-политического характера он превратился в экоанархиста, озабоченного вселенскими проблемами — будто боль всей планеты отзывалась в его душе. Отсюда так много животных образов в его поздних альбомах. Максим Семеляк в книге «Значит, ураган»‎ пишет, что на позднем этапе творчества Летов стремился раствориться в едином мировом потоке. Он написал песню «Нас много» с такими словами: «В пернатый звон погрузиться с головой, / Цветным дождём покатиться за порог, / В который раз босиком навеселе / Крутить-вертеть пёстрый глобус молодой»‎.

Что Егор Летов думал о русском роке

В 1990-м Летов распустил «ГрОб», потому что группа, по его мнению, стала слишком популярна — и от этого проект как будто терял смысл. Он собрал новый проект «Егор и О****еневшие» и намеренно выбрал нецензурное название, чтобы обсуждать его в официальных медиа стало тяжелее. Своей лучшей аудиторией он считал тех «сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных»‎, о которых пел в «Зоопарке»‎, — изгоев, ищущих прорыв в иное измерение.

Вот что Летов говорил о популярности:

Ещё больше Летов дистанцировался от русского рока, к которому относился крайне негативно. Он говорил, что слушать русский рок позорно, и особенно критиковал московских исполнителей — например, Гарика Сукачёва. ДДТ и «Алису» он обвинял в продажности, а почти все группы — в плагиате западного рока. По его мнению, почти все ленинградские рокеры воровали мелодии как из популярного рока вроде Боба Дилана, так и у андерграундных групп вроде Fairport Convention.

Рок-тусовка отвечала Летову взаимностью — его песни не крутили даже по «Нашему радио». На всё это Летов реагировал строкой, ставшей легендарной: «Любит народ наш всякое г****»‎.

Как Летов стал локомотивом сибпанка

Если покопаться в сибирской музыке поглубже, то можно обнаружить целый пласт сибирского панка — так назвали ряд групп из Омска, Новосибирска, Тюмени и других городов. В конце восьмидесятых их, помимо географии, объединила единая лоу-фай-стилистика, интерес к фольклору, постмодернистская цитатность и полная отбитость звучания.

Некоторые сибпанк-группы прямо связаны с Летовым: они выпускались в «ГрОб Records» — независимом лейбле, который базировался в квартире Летова. Там Егор обустроил свою студию. Сначала он писал только свои альбомы, но потом подтянул единомышленников. По словам Егора, никто из «Гражданской Обороны» не вкладывался рублём в гитарные педали или средства звукоизоляции, — он сам покупал оборудование на деньги с концертов. Качество звука в домашней студии Летова было, конечно, далеко от профессиональных студий в Москве, но андерграундным панкам в Сибири больше и не требовалось. Грязный и шероховатый результат отвечал их идеологии.

На «ГрОб Records» были подписаны Янка Дягилева, «Чёрный Лукич», «Враг народа» и многочисленные проекты участников «Гражданской Обороны», в которые часто входил сам Летов. Например, группа «Анархия» — это панк-группа Олега Манагера Судакова, в которой Летов писал музыку и играл на гитаре.

Как Летов связан с народной культурой

Если Егор не хотел стать частью массовой культуры, но в народную был не прочь войти — её он считал честной и настоящей. В обычной жизни музыкант часто использовал просторечную лексику: «осерчал» вместо «разозлился», «одёжа» вместо «одежда». Те же народные словечки регулярно проскальзывали в песнях.

Песни «Коммунизма» особым, извращённым способом перерабатывали народное творчество. Например, романс «Чёрный ворон»‎, и без того мрачный, превратился в совершенно апокалиптичную песню: нежная гитара положена на чудовищные бесконтрольные крики и адский шум.

Композицию «Насекомые» Егор написал под впечатлением от шаманской ритуальной поэтики северных народов. А известная песня «Про дурачка»‎ была написана после поездки на Урал, где Егора, по его словам, укусил энцефалитный клещ.

В бреду Егор переработал народный заговор на смерть «Ходит покойничек по кругу, ищет покойничек мертвее себя»‎. Первая версия песни была акапельной, ближе к народному варианту, а потом легла на гитары.

Как Летов смеялся в лицо действительности

Некоторым песни Летова кажутся слишком депрессивными и чернушными. Однако сам Егор такую позицию отвергал и говорил:

У фон Триера в «Меланхолии» депрессивная героиня Кирстен Данст способна действовать во время планетарной катастрофы, потому что и так всегда ожидала конца света, — тогда как здоровая сестра в панике не владеет собой. Насколько известно, Летов в депрессию не впадал, но мысли о страшных временах вызывали в нём прилив адреналина, восторг и готовность действовать — это можно назвать жизнью по-настоящему. Поэтому в песнях Летова описания смертей внезапно чередуются с исступленным весельем, когда исполнитель орёт: «Веселее некуда, веселее нельзя».

В песнях «Оптимизм» и «Убивать» слова о скорой смерти повторяются в каждой строке. В них нет вселенской печали — скорее их можно назвать оживлёнными и истерично-восторженными.

Летов, которого мы не поняли — и вы, возможно, тоже

Если вы прочитали статью, но так и не поняли, каким был Егор Летов, это нормально. Едва ли вообще нужно понимать этого музыканта — его иррациональность и фрагментарность лучше всего постигается на невербальном уровне, то есть чувствами.

Скажем, песня «Офелия». Вроде как это песня про возлюбленную Летова Янку Дягилеву, утонувшую, как и шекспировская героиня. Но при чём тут «пузатый дрозд», «мохнатый олень», «змеиный мёд», «резиновый трамвайчик»? Даже если у всех этих образов есть скрытый символизм, едва ли нужно трактовать их буквально — магическая атмосферная экспрессия песни от этого только пострадает.

Сам Летов считал слова невыразительными и условными‎: «Скуден язык, Нищ, Жалок, и убог. Все это создано — все слова, понятия, системы — сам язык — для болтовни. Слова недостойны НАСТОЯЩЕГО языка. Через них можно задать как бы вектор, образ, указочку. Но ведь всё это… не самодостаточно».